Морохин Николай Владимирович

Памятники природы, имеющие культовое значение в Нижегородском Поволжье

ВОРОТЫНСКИЙ РАЙОН
1. Марийская священная роща Цепельская. В 0,4 км к юго-вост. от р.п. Васильсурск. 0,4 га. Водораздельная дубрава с элементами липы и берёзы на склоне оврага с южной экспозицией. Имеются дубы до 130 лет. На южной окраине рощи священный родник Супротивный Ключ. Действующая, посвящена богу Кугу-Юмо и почитается как одно из важнейших святилищ горных мари. Ключ почитается также русскими и чувашами. День праздника в роще - 10 сентября. Обряды отпускаются жителями селений востока Горномарийского района Марий Эл. Роща описана этнографом Н.Н. Оглоблиным (1909). Землепользователь - Михайловский лесхоз. Памятник областного значения. Взят под охрану в 1996 году по инициативе КЭО "Китаврас".
2. Марийская священная роща Арпынгель. На юго-вост. окраине с. Хмелёвка в излучине р. Арпынгель у водокачки. 0,1 га. Заросли ивы пепельной и бересклета бородавчатого. В травостое встречается лунник оживающий (Красная книга России). Действующая. День праздника 10 сентября. Значение - межобщинное. Обряды отпускаются жителями селений востока Горномарийского района Марий Эл. Земли адм. р.п. Васильсурск. Памятник областного значения. Взят под охрану в 1996 году по инициативе КЭО "Китаврас".
3. Марийская священная сосна Хмелёвская. В 20 м. от берега Волги на сев.-зап. окраине с. Хмелёвка. Выс. - 26 м., диаметр ствола - 0,8 м. Место традиционных жертвоприношений, значение межобщинное. Обряды отпускаются жителями селений востока Горномарийского района Марий Эл. Земли адм. р.п. Васильсурск. Памятник областного значения. Взят под охрану в 1996 году по инициативе КЭО "Китаврас".
4. Марийская священная сосна Цепельская. В р.п. Васильсурск в 20 м. к югу от дороги в с. Хмелёвка. Выс. - 28 м., диаметр ствола - 0,8 м. Место традиционных жертвоприношений, значение межобщинное. Обряды отпускаются жителями селений востока Горномарийского района Марий Эл. Земли адм. р.п. Васильсурск. Памятник областного значения. Взят под охрану в 1996 году по инициативе КЭО "Китаврас".
5. Марийская священная берёза Цепельская. В р.п. Васильсурск в 40 м. к югу от дороги в с. Хмелевка. Выс. - 22 м., диаметр ствола - 0,6 м. Место традиционных жертвоприношений, значение межобщинное. Обряды отпускаются жителями селений востока Горномарийского района Марий Эл. Земли адм. р.п. Васильсурск. Памятник областного значения. Взят под охрану в 1996 году по инициативе КЭО "Китаврас".

КРУЖКА СВЯТОГО КИПЯТКА

Васильсурск - место особенное.
Эффектная гора с петлёй булыжной дороги, которая влезает в неё от пристани, от парома. Идёшь и оглядываешься. С каждым десятком шагов всё мощнее разворачивается панорама слияния Волги и Суры. Они широки - подпирает Чебоксарское водохранилище. Другой берег Суры обрисован бетонной дамбой, отсюда, с удаления пары километров, геометрически правильной, а вблизи - неопрятной, грязной, с неизменным битым стеклом, с полынью, рвущейся наружу из-под серого монолита.
У пристани былого Васильсурска уже нет - нижние улицы и дома по горе давно сломаны: бурьян, кусты, неприкаянные яблони и сливы - их хозяева хотели бы, наверное, взять с собой, покидая зону затопления и возможных оползней, но деревья не переезжают с места на место.
Васильсурск - выше. Трогательно провинциальные улицы, маленькие домики, старые мостовые. Запустение. Даже машин почти нет. Сам по себе посёлок принадлежит Нижегородской области. Но по сути он - что-то вроде острова. Посуху из Нижнего туда не проехать. Только зимой, по сурскому льду. А так - на пароме. С юга подступает граница Чувашии. С востока - Марий Эл. До этих самых границ - километров, скажем, пять. И тоже ни одной нормальной дороги. Вообще в России нормальные дороги сейчас заканчиваются обычно за несколько километров до края района или области и не соединяются друг с другом. Сколько раз переходил такие границы пешком. А как по-другому?
Васильсурск запечатлелся у меня августовским - с великолепными синими сливами и яблоками, с остылой уже Волгой, в которой приезжие отдыхающие больше не купаются. Что-то уже прошло, что-то чуть заметно щёлкнуло, и былого не вернёшь.
В Васильсурске принято отдыхать. Отдыхал в нём ещё Горький. Впрочем, не отдыхал, наверное - он работал, сидел над рукописями, читал. Но конечно, гулял вечерами, купался.
Тут есть Шишкин мыс - это память о приезжавшем сюда Иване Шишкине, который рисовал волжские пейзажи.
Ещё был в Васильсурске Вернадский - студентом, по заданию доцента Докучаева. Вот так - один будущий великий учёный поручил другому описать почвы, геологические структуры этой горы. Экспедиция Докучаева, никому в ту пору не известного преподавателя Московского университета, работала по заявке и на средства губернского земства. То сумело точно и конкретно поставить задачу - подготовить материалы для оценки земли нашего края, для этого исследовать почвы. Так бывает: одна отлично поставленная задача рождает другую и помогает её успешно решить - получив материалы с огромной территории и глубоко их осмыслив, Василий Докучаев открывает один из фундаментальных законов природы - закон зональности почв. С этого момента начинает отсчёт истории новая наука - почвоведение.
В ту пору в Васильсурске была масса пристаней - это теперь здесь только остановка двух-трёх "Метеоров" в день - и всё. Ещё был Васильский уезд, и шелестели бумаги в присутственных местах. А на бумагах запечатлены были судьбы - нет, не всего человечества, а только скромной части его в несколько десятков тысяч обывателей. Ещё тянулись здесь обозы по старой Казанской дороге. В Васильсурске тракт выходил к Волге, переправлялся через Суру и утомлённо впозал в гору. Дальше - спуск по глинистой горе в село Хмелёвку, подъём из оврага на следующую гору. И - на Козьмодемьянск (их и тогда, и сейчас называли и называют проще - Василь и Кузьма), там - Сундырь, Чебоксары...
Васильсурск словно бы аннигилировал в начале двадцатых. Щелчок - и он больше не город, и уезда больше нет на картах. Он - некая пылинка на самой границе трёх регионов. А земли его, пригороды (в самом деле, какие они теперь пригороды, если города больше нет?) стали дальними окраинами новых районов - Горномарийского, Юринского, Воротынского, Моргаушского, Ядринского.
Казанская дорога натянулась как нить и спрямилась к югу от Васильсурска. Она больше не сворачивает на одну из длинных улиц посёлка Воротынец, а, скользнув по его окраине, азимутально нацеливается на Чебоксары. Васильсурск - побоку. Его гору в очень хорошую погоду можно увидеть только с моста через Суру на самом горизонте.
Кому нужен город, в который не ведут дороги? От чего он будет жить, если дорог этих больше нет?
В одной из проектных мастерских Нижнего Новгорода мне показывали план развития Васильсурска, под составление которого, судя по всему, были кем-то получены некие серьёзные средства. Очень красивые чертежи, какие отлично умеют делать архитекторы. Новые кварталы, фабрика какая-то (а то в посёлке нет никакого производства и людям негде работать - разве что в малокомфортабельном довоенного вида доме отдыха), рекреационные и исторические зоны, аэропорт. Подо всё под это я слушал рассказы о теплоходах с туристами, некой "индустрии отдыха", новых градостроительных концепциях, заповедании старой жилой застройки... Нет, кто бы спорил... Честное слово, было бы приятно верить хоть одному слову из этого "описания будущего".

У Васильсурска уже было несколько жизней. Жизнь, которая сейчас, похоже, подходит к концу, началась в 1523 году. В эту пору Василий Тёмный поставил в устье Суры крепость и назвал её своим именем. Крепость - важную. Она контролировала водный путь с Суры, из Алатыря и Курмыша, уже существовавших, в Волгу. И самое главное - перекрывала подступы к русским землям со стороны Казани: и по реке, и по той самой дороге.
В лесу за Хмелёвкой осталось Чёртово городище, остались места, куда редко ходят люди - там растёт густой лес, там крутые овраги и бурелом. Вот там и затаился, там скрывается от глаз человеческих среди чащи и буераков древний город Цепель.
Сколько веков стоял при слиянии рек Цепель, неведомо. Принадлежал он марийцам. Полтысячелетия назад им пришлось потесниться - отойти к востоку, судя по всему, без особого сопротивления уступив эти земли русским.
Они в который раз уже отходили с западных своих земель.
Древние предания говорят: Цепель, богатый город с сильным правителем, был хорошо укреплён. Трудно рассуждать сегодня, чем он был для средневековых марийцев. Одной большой признанной всеми столицы они не знали, но стояли на их земле города, где сидели властители над округой с сотнями километров в радиусе - кугузы. Туда приходили к знаменитым священным местам.
Этнограф 30-х годов ХХ века Иван Зыков записал легенду, которая жила на землях горных марийцев неподалёку от Васильсурска с незапамятных времен. Рассказывает она, что дальние их предки жили где-то на западе, около нынешней Москвы. И само даже название Москвы принадлежало им: Маска-Ава - это медведица, а ей в древности там и поклонялись. Правил западными марийцами кугуз Ханаан, к востоку от него кугузами были Алталоф, Каралоф и Салаоф. Бог Кугу-Юмо объявил им через картов свою волю - принести в жертву 70 самых лучших жеребцов.
Кугузы, посоветовавшись, поняли - жертва эта слишком велика, они поскупились на такой подарок. И тогда была воля Кугу-Юмо, чтобы род Ханаана оставил московские земли и отошёл за Оку, к Суре, в край других правителей. Так возле Цепеля соединились люди многих родов. Загадочная легенда.
Исследователи приводили её, но уходили от истолкования. Её древний смысл, стёршийся как очертания букв и символов на очень старой монете, вероятно, достаточно точно сумел понять лишь Виталий Акцорин, работая над трудом о марийском эпосе. Не Кугу-Юмо требовал от народа жеребцов - это была дань, которую запросили западные соседи. Те самые, которые рукой летописца запечатлели имена племён-соседей, ставших подданными (вглядимся в это слово, вдумаемся в смысл его!) славян. Карты объяснили людям, что они прогневили богов, и те послали им такую судьбу. Оставалось два выхода - отдавать истребованное (но тогда этот почти непосильный налог обязательно превратиться в ежегодную норму!) или просто уйти.
Ушедшие из московского края были, конечно же, мерей. То, что историки называют лингвистической непрерывностью - способность при всех отличиях понимать язык соседей-родственников - помогло мере, когда она встретилась с дальними своими родственниками - марийцами Присурья, и они слились, дав начало местным горным марийцам. За далью веков окончательно забылась разница - в быте, в речи между "своими" и "пришлыми". Остался только передающийся поколениями марийцев рассказ о предках, пришедших с запада.
Разглядываю карту Владимирской области - возле небольшого городка Собинка к западу от самого Владимира нарисовано у берега Клязьмы село Цепелево. Что - случайное совпадение?..
Этнографы выделяют сейчас среди марийцев четыре, как принято их терминологически точно называть, субэтноса. Луговые (это Йошкар-Ола, центр современной Марий Эл), горные (запад республики, окрестности Козьмодемьянска), восточные (отошедшие три века назад на земли нынешних Татарстана, Удмуртии, Башкортостана, Пермской и свердловской областей) и северо-западные (север Нижегородской и юг Кировской областей). В нашем крае я виделся чаще именно с северо-западными марийцами. Горных у нас живёт совсем немного.
В Васильсурске ко мне несколько раз обращались на горном наречии. Может быть, люди приехавшие из-за марийской границы, до которой тут - повторюсь - пять километров. А может быть, местные: их немного в посёлке, но они есть.

Плыл по Волге на небольшом, но весьма комфортабельном судне режиссёр Никита Михалков. Нахвалили ему замечательное место для остановки: пологий берег, поляна, чистый родник и старый дуб. Под уху хорошо пошёл разговор. Кто-то сказал - место-то это, говорят, святое. И Михалков, в котором, вероятно, заговорила широкая натура Паратова, расчувствовался и выделил деньги на постройку среди этой поляны небольшой часовенки.
- Вот какое место у нас есть! - рассказывали мне в посёлке Воротынец, в районной администрации. - Хотите увидеть?.. Но у начальства не оказалось моторки, и обратиться нам с Дмитрием посоветовали к лесникам. Мы стали в лесхозе изучать подробные лесные карты, и выяснилась довольно пикантная деталь. Обнаружилось, что сотрудники администрации малость "промахнулись", назвав поляну своей.
Находится она уже не в Нижегородской области, а за её границей - на землях республики Марий Эл. Михалков, сам не ведая того, оплатил постройку православной часовни в марийском святилище. Называется оно Цырке-Царка. И раз в году, в июле, в нём собираются, приехав на лодках, сотни или даже тысячи молчаливых людей в белых одеждах. Откуда? Кто?

Так получилось, что важная встреча с курыкмари (так себя называют горные марийцы), с памятью об их прошлом ждала меня в родном городе. Но без моего знакомства с Васильсурском её бы просто не было. Однажды меня пригласили в одну из окраинных нижегородских школ. Светлана Толгатовна Сейфи, учительница русского языка и литературы, очень хотела найти человека, который рассказал бы её классу о народах области. И я взялся побеседовать о марийцах.
Честно сказать, особого энтузиазма поездка с пересадками через полгорода в набитом транспорте не вызывала. Хотя знал бы, что меня ждёт через час - на крыльях бы летел.
"Они вас хорошо слушают", - шепнула мне Светлана Толгатовна во время этой встречи. Классов оказалось не один, а два, но вещи, которые я рассказывал, и в самом деле показались им, наверное, интересными. Тогда я говорил как раз про Васильсурск. Потом взялся рассказывать о марийском языке. И к моему полному изумлению, любой пример, который я вспоминал, тут же кто-то из глубины зала громко переводил на русский. В первый момент, я даже чуть расстроился - мне показалось, что так пропадала часть интриги...
После звонка ко мне вышел коротко постриженный худющий смугловатый подросток. И совершенно смущаясь, объяснил, что переводил всё он, потому что мариец и знает свой язык. Светлана Толгатовна представила его: "Толя".
...Прошло несколько лет, и мы подружились с этим человеком. Он был переводчиком в наших нескольких экспедициях и помогал в самых запутанных разговорах с марийцами, когда речь заходила о священном, о загадочном и просто не хватало слов, чтобы передать всё так как есть. Он помогал мне расшифровывать с магнитофона и переводить песни. Он читал книги, которые я писал или редактировал, если в них заходила речь о марийцах. Многое, что составляло внутреннюю, в чём-то закрытую от чужих глаз жизнь народа, я узнавал от него из первых рук. Например, - о том самом священном месте Цырке-Царке на берегу Волги в Юринском районе. Люди на моторных лодках (а иначе на другой берег просто не добраться) приезжают туда в определённый день июля, как оказалось, именно из тех мест, которые Толя считает родными, среди них есть и его родственники. Цырке-Царке это и большой луг, и очень старый дуб, под которым отдыхают во время сенокосов в самую жару, когда горячее солнце и работа валят с ног, а кругом вьются "пауты" - всякая летучая нечисть в виде слепней, оводов, зеленоглазок и ещё Бог знает кого.
Такое место было и у нижегородской мордвы. Мы нашли его в Дальнеконстантиновском районе километрах в двух от села Румстиха, и называлось Пьяный дуб: там молились во время сенокоса, а потом с дубом вместе "пили", когда кончалась работа - под его корни выливали пиво, с которым приходили на луг.
Я слушал не только рассказы Толи - ещё марийские наигрыши: он великолепно владеет баяном, песни, просто живую речь к случаю. Толя выбрал для себя самую современную профессию - программиста. И это он налаживал на днях компьютер, на котором я сейчас пишу эти строки. А за моей спиной на шкафу сидит кукла, подаренная мне его мамой: куклу эту она нарядила в собственноручно скроенный и украшенный крохотными вышивками марийский костюм.
Семья Толи давно переехала из окрестностей Васильсурска - восточных, марийских окрестностей - в Нижний Новгород в поисках лучшей доли. Но жить без родного села ни он сам, ни его брат, ни его родители не могут...
А дальше в тот день в школе был разговор с самой Светланой Толгатовной.
- Вы мне можете объяснить одну загадочную вещь? Мой отец, который когда-то был главным инженером авиационного завода, построил дачу возле села Кадницы. Место там такое немного странное. Очень крутая гора, дальше, на половине её высоты - площадка, но ближе к обрыву она переходит в крутой холм. И опять - склон, уже к самой реке, к месту, где Кудьма впадает в Волгу и образуется остров. Так вот на этом холме у обрыва росли очень старые берёзы. Около них стоял дом. В нём жила женщина, у которой мы покупали молоко. И вот она как-то рассказала нам с ужасом, что она видела у этих берёз. Она проснулась перед рассветом от странного чувства, что рядом с её домом что-то происходит и стоят какие-то люди. Вышла из дома. И увидела: возле старых деревьев, в самом деле - несколько человек в белях как снег одеждах! Они стояли, иногда чуть наклонялись. Чувствовалось - что-то шептали... Это был самый конец лета - светает уже нерано. Но наутро этих людей уже не было.
Женщина та первое время к этим деревьям даже подходить боялась. Спрашивала соседей - что это могло быть. Кадницкие старухи вспомнили - да, что-то похожее, по рассказам там видели несколько раз и раньше. Под деревьями остались вроде бы какие-то свёртки. Но молочница, понятное дело, разглядывать их вблизи не решилась, а там уж они и исчезли... Вот. Молочницы в живых давно нет. Дело было в пятидесятых годах... Что это могло быть, а?
Вопрос в тот день повис в воздухе.
...На краю Васильсурска есть знаменитый ключ. Местные жители говорят о нём - святой. Вода аккуратно выведена в жестяной жёлоб. У сруба поставлен металлический крест. Лавочка с неизменной поллитровой банкой - для тех, кто пришёл испить святой воды. По склону горы к ключу ведёт лестница.
Ключ называют Супротивным - потому что вода из него течёт "противу Солнца", то есть вытекает из горы в южную сторону. А это, по мнению местных жителей неправильно - ведь основной склон горы обращён к северу, к Волге, вот туда бы и бить ключу, а не со стороны обратного ската.
19 января воду Супротивного ключа святят - Крещение. Ею обливаются прямо тут, около лавочки. Это канонически православный источник. О ключе возле Васильсурска я впервые узнал из письма, которое было прислано мне в редакцию одной из газет, где я в то время работал, от жителя посёлка Валерия Николаевича Апремова. "Фамилия марийская", - отметил я, уже открывая конверт. Она - от марийского варианта имени Ефрем.
Незнакомый человек писал мне: прочитав статью о марийских святынях, он хочет назвать ещё одну - Супротивный ключ. Приезжайте в Васильсурск - увидите. Остальное были вежливые слова.
Оказавшись тогда впервые в Васильсурске, взобравшись на гору, я быстро нашёл Валерия Николаевича. Он - чувствовалось - рад был нашей встрече. Рассказал, где найти ключ. Щедро оделил яблоками и сливами из сада. И к моему удивлению, напрочь отказался сопровождать меня и сказать хоть что-то о том, что за люди ходят на ключ из марийцев, почему, кому они на нём молятся.
Впрочем, найти ключ оказалось легко - пара километров по старой Казанской дороге, по тропе через поле. И - вот уже край дубравы, спускающейся к ключу. Нет, такую дубраву в нашей области увидишь нечасто. Просто какие-то именно шишкинские дубы - вековые, мощные. Великанов среди них нет, но поражает их здоровый вид, вольготность, с которой они расположились по горе. Здесь же были остатки более старых деревьев, уже давно, должно быть, упавших... Подлеска у дубравы почти не было, негустая трава позволяла просматривать в ней, кажется, любую мелочь. Словом, не оставляла роща чувства загадки... Впрочем, это я зря. Дубрава всегда в чём-то именно загадочна. Вот осинник, ольшатник, липняк - нет.
По дороге назад я снова зашёл к Апремову. В ответ на мои расспросы он снова вынес мне яблок и слив. И принялся сетовать: и занят сегодня, и просто ничего толком не знает. А вот только слышал от стариков... Были старики - детство его прошло в Микрякове в Горномарийском районе. А теперь вот стариков нет. И кто что скажет... Но надо бы рощу сберечь, а то неровен час - надвинутся на неё какие-нибудь коттеджи: землю продают направо и налево, а тут такая красота, такое место! Я так и уехал из Васильсурска с чувством неразгаданной загадки. То, что загадка таковая была, в этом сомнений не оставалось. Но всё-таки - что именно я там повидал?..

Это был девяносто первый. Я вернулся домой к телевизору, который на всех программах давал "Лебединое озеро" и совершенно противоречивые сообщения - тревожные, беспомощные, горькие. Догорало лето - вместе с моим Отечеством, которое словно корчилось в агонии, уходило из-под ног, сжималось как шагреневая кожа, за считанные дни теряя огромные пространства по краям. Или это его - как карту - сворачивало, облизывая то августовское пламя?
И была зима. И было новое лето. И ещё одно лето...
...Человек, с которым меня познакомили в Йошкар-Оле, оказался очень необычен и своим образом жизни, и образом мысли. Сделал так, что мы встретились с ним, Виталий Александрович Акцорин. Объяснил: мы поможем друг другу разобраться в тех вещах, которые нас волнуют. Акцорин называл его Клим. Но я в силу разницы в возрасте предпочёл торжественный и полный вариант его имени - Климент Германович. Климент Юадаров работал тогда преподавателем марийской культуры в педагогическом училище Йошкар-Олы. Я знал его фамилию - видел её на обложках нескольких брошюр, рассказывающих о разных сторонах жизни горных марийцев.
Я запомнил барак на улице Соловьёва с квартирой Юадарова на втором этаже. Маленькие комнатки, прожорливая на дрова печка. Тесовый туалет через двор наискосок. Во дворе я запомнил юадаровский сарай. В нём - мастерская. Всё свободное время Юадаров плёл корзины. Если честно, таких красивых корзин я не видел ни у кого. Были среди них крохотные - для кукол. Были плоские, чем-то похожие на широкие лодочки корзинки на стол для хлеба или пряников. Были корзины огромные, с двумя ручками...
- Умею. Деньги в училище платят плохо, не вовремя, зарплата вообще стала смешная. Вот я наплету, возьму сколько сумею, сяду в ночной поезд и - в Казань. Рынок там рядом с вокзалом. Два часа - всё продано. Жить, конечно, надо, деньги требуются. Но и копить их надо. - На квартиру?
- Ты смеёшься что ли? Какая может быть квартира? Это сколько жизней надо прожить, чтобы такие деньги заработать!.. Я на издание книг деньги собираю. Очень многое хочется людям рассказать, что знаю. Вот плету корзины - думаю, как буду дальше новую книгу писать. Пишу - заленюсь, думаю: надо передохнуть - пару корзинок сплести.
О Юадарове мне приходилось слышать от разных людей разное. Говорили: непростой у него характер. Другие мягки, любезны, сглаживают углы. Этот идёт напролом. Никого ни о чём не просит. Не признаёт авторитеты. Если кому-то удаётся уговорить чиновников профинансировать своё издание, найти спонсоров, то Юадаров начисто лишён таких способностей. С одними он уже испортил отношения - резко сказал то, что показалось ему правдой. К другим просто не знает, как подойти - стесняется. Нет, уж лучше он, человек бедный, заработает на свои книги сам. Лучше он их издаст страшненькими - с убогой серой обложкой, в самом блеклом полиграфическом исполнении.
Насчёт ореола правдоискателя скажу: по мне так это совсем не то, чем надо восхищаться. Повидал я этих правдоискателей. Нахожу, что многим их "правдам" - десять копеек цена, и биться не за что - лучше бы спокойно, умно, бросив бестолковую суету, заниматься делом. В каких-то случаях, правдоискатель оборачивается просто обиженным человеком, который, встал в позу святого мученика. Нет, не со всеми выводами Юадарова о прошлом марийцев, об их настоящем я могу согласиться, а в особенности с его упорством, с которым он настаивает на них.
Но я не могу не принять с радостным изумлением его как самостоятельного, не зависящего от обстоятельств человека. Которого безденежье не сделало униженным существом со сломанной судьбой, пережившим крах мечты.
Двадцать собственных книг, в их числе - словари. Это стало только частью его жизненного труда, который увидел свет благодаря таланту плести корзины. Но этого Юадарову было мало. Он принялся, как и всё прочее небольшим, в несколько сотен экземпляров тиражом, издавать свой горномарийский научно-популярный журнал. Сетовал: нет пока такого журнала, а он требуется. Заказывал статьи авторам, рассылал им публикации. Хотел, чтобы всё там было интересно, ярко.
В одном из номеров позволил себе рассказать о том, кто он есть и что думает о жизни. Повод был очень серьёзный и его вполне отразил заголовок статьи "Мне - пятьдесят". Нашёл, что дата эта этапная, пора подводить итоги и размышлять, чем его будут помнить потомки. - Вот как Николая Оглоблина, например, - пояснил он как-то.
Оглоблин - человек, написавший о древностях Васильсурска и его окрестностей несколько статей и даже брошюр около сотни лет назад. Юадаров переиздавал его работы - для библиотек, для любопытных, потому что Оглоблин был этнограф серьёзный и знал он многое из того, что сейчас уже никто не расскажет - нет больше таких людей, кто помнил бы. - Ответы на многие вопросы надо искать в работах Оглоблина. Он очень хорошо знал старину. И знал тайную жизнь Васильсурска. Он видел своими глазами, что там делается в ночь на 11 сентября.
- А что там делается?
- Туда идут люди - сотни людей с востока. К Супротивному ключу...
До сих пор идут. Однажды я специально приехал туда в эту ночь. Они не заходят в поселок, прямо на родник. Оставляют подарки, просят, если у них что-то не так. Супротивный ключ - это древняя резиденция бога Кугу Юмо. И его главый день - 11 сентября по новому стилю. Это передаётся в сёлах из поколения в поколения: был город Цепель, была его главная святыня - по сутя - святыня целого народа. Вот видишь: пятый век уже города нет, а к ней продолжают ходить. Но стараются сделать всё так, чтобы не привлечь чужое внимание.
Разговор принял интересный оборот. Юадаров был как раз из тех самых мест, откуда принято ходить на Супротивный ключ. Он его и сам почитал местом чудесным. И объяснял - оно самое главное. Есть ещё два - около села Сумки и в урочище Омыклиды. Но туда ходят к брату и к сыну Кугу Юмо.
Хорошо, а вот что же за людей видели в окрестностях Кадниц? Ответа этот вопрос Юадаров не знал. Он записал в блокноте это слово "Кадницы", спросил, далеко ли это. Пообещал поспрашивать стариков, когда окажется в Горномарийском районе. И пригласил меня в начале весны приехать в эти места: вместе отправимся в Омыклиды и посмотрим на паломников.
Мы не виделись с Климентом Германовичем несколько месяцев. Но ближе к весне он сдержал слово - не только собрался в Васильсурск, но и написал, когда и как его можно будет найти. А приедет он туда на чьих-то "Жигулях" ровно в полдень на площадь к магазину. Мы договорились с нижегородским композитором и этнографом Андреем Харловым - участником многих наших экспедиций, что отправимся на Омыклиды вместе. Прикинув, что сумеем увидеть и снять на видеопленку по пути, выехали в Васильсурск автобусом накануне. Вечером, как и собирались, задержались в чувашских деревнях на другом берегу Суры. Смотрели и фотографировали старинные костюмы. Задавали вопросы: откуда на нижегородской земле чувашские деревни. Слушали рассказы про Шереметевых: это они прикупили луга возле устья Суры и привезли сюда двести лет назад крепостных из чувашских деревень, находившихся где-то возле Ядрина. Главное, что должны были делать чуваши в этих местах - пасти скот. Сохранились кирпичные руины - это был маслозавод: луга богатые, стада тучные, молока много...
Старик в деревне Шереметьево, вспоминая дедовские рассказы, вдруг заговорил о неблизких отсюда местах:
- Кадницы знаете? Там место такое есть на склоне - оно одно единственное такое: гора спускается-спускается и раз - вверх идёт, а у реки снова обрыв... Вот деду марийцы рассказывали в старые времена: там у Кадниц место было какое-то особенное - город ли древний, что - уж не знаю. И вот это место защищал их богатырь на коне. А враги его к реке теснят, к самому краю уже. Богатырь этот хлестнул коня, конь прыгнул вниз на полгоры, ударился о землю копытами - и этот холм, этот вал под его ногами образовался. Богатырь хлестнул коня снова - и тот перескочил Волгу. А враги так и остались наверху, на обрыве - смотрят: чудо такое произошло.
В семь утра медлительный паром, совершавший всего три рейса в день, перевозил нас через Суру. Где-то под брюхом тяжёлого, нагруженного автомобилями судна, было озеро Анненское, затопленное водами Чебоксарского моря. Я читал в записях этнографов прошлого марийскую легенду о нём: в этом озере утопилась дочь правителя города Цепеля. Но она не умерла, а стала женой Стерляжьего царя, стойбище которого где-то тоже под нами, в устье Суры. Вдумываюсь сейчас в эту легенду: утопилась в озере, а живёт в Суре - это как? Просто ответить: наверное, они сообщались протокой. Но неправильно. Всякий раз надо ударять себя по рукам, когда тянешься к мифу, собираясь его развинтить, понять, как что работает, что за что зацепляется. Миф, древняя легенда - это не полигон для изучения технологий.
Акцорин, работая над трудом о марийском эпосе, тоже вспоминал Анненское озеро. Мысль волновала его другая - вероятно, дочь марийского кугуза не утонула - её утопили, переселили в другой, загадочный мир воды, чтобы сделать женой его правителя, отдать ему самое дорогое.
Мы бродили потом по Василю, по округе. В музей попасть не удалось: поиски директора с ключом оказались безрезультатны.
Ровно в полдень (а мы волновались - не напрасно ли приехали) со стороны Марий Эл на площади появилась легковушка. Из неё вышел сияющий Юадаров - он, оказалось, тоже беспокоился - вдруг меня не будет. Когда я стал его знакомить с Андреем Харловым, Климент Германович несколько помрачнел. И произнёс: "Ну, хорошо, мы погуляем по Васильсурску вместе".
Прогулка наша длилась часа два.
Юадаров провёл много времени у Супротивного ключа. Я не мешал ему. Мы с Харловым стояли в нескольких десятках шагов. А Юадаров - я заметил - развязал у ключа какой-то узелок, склонился к срубу. Я видел, как шевелились его губы: он что-то очень тихо говорил.
- Редко бываю, очень редко, - словно извиняясь, объяснялся он то ли с нами, то ли с ключом.
Потом мы с ним вместе пришли по тропе в священное урочище, куда непременно заходят марийцы во время ночных паломничеств. Юадаров сказал: здесь есть чудесная трава, которой нигде больше нет! Трава, и в самом деле оказалась именно чудесной. Это был занесённый в Красную книгу России лунник оживающий. Свежие острые побеги с широкими, заострёнными на концах листьями тянулись из этого увейного, влажного места - излучины ручья Арпынгель - к небу. А рядом стояли прошлогодние плети с плодами, напоминавшими овальные слюдяные полупрозрачные пластины. От малейшего ветерка лунник словно шептал что-то.
Потом на нашей тропе встретились две старые берёзы. На их ветви были привязаны ленточки, а в траве у корней лежали монетки. И, наконец, на берегу Волги мы увидели огромную одинокую сосну. Возле неё вблизи реки был ещё несколько лет назад священный источник. Сейчас Чебоксарское водохранилище, разлившись, подступило почти что к корням сосны. И источник затоплен. А считали его целебным, и вода в нём - говорилось - была горька как желчь.
Это и были святыни в окрестностях древнего марийского города, не существующего уже четыре с половиной века. Они никуда не исчезли. А старые берёзы тянулись к свету, наверняка, именно там, где была одна из священных рощ.
- Я опишу тебе место. Оно далеко за Лысковом. Но до Кстова тоже остаётся ещё прилично. Гора там очень крута. А под ней течёт не Волга, а какая-то другая река, поменьше. Возле её устья на Волге - большой остров. Село идёт вдоль реки - одна улица внизу, а другая в полугоре. И вот улица в полугоре кончается, дальше идёт просто дорога в сторону взвоза. И недалеко от оврага, по которому поднимаются со стороны Волги на террасе у самого обрыва - холм длинный или словно бы вал, на нём берёзы... Так ли?
- Это в Кадницах?.. Именно так!
- Вот!.. Это мне рассказали в селе Емангаши. Как называется место, никто не знает - это старики из Емангаш туда ходили, детям своим рассказывали, что за место - пусть не забывают. А ходили они туда, потому что там было их святое место, их деревья. Там было то ли их село, то ли город. Но потом что-то случилось, и люди ушли на восток вдоль реки на полтораста вёрст. Это было очень давно, лет, может быть, пятьсот. Но летом в определённый день они туда приходили.
Емангашинские считают - родом они откуда-то оттуда.
Мне осталось добавить - за это время я изучил сводки разведанных археологических памятников Кстовского района. В них обнаружилось марийское городище на окраине села Кадницы - средневековое, покинутое людьми 500-700 лет назад.
Выходит, мы можем своими глазами увидеть прямых потомков тех, чья жизнь известна нам по археологическим находкам. И потомки эти даже подтвердят: это мы!

Дело шло к вечеру. И Юадаров спросил, когда из Васильсурска идёт последний "Метеор" на Нижний Новгород. - А кто-то поедет?
- Так твой товарищ, наверное... Мы же договаривались, что ты будешь один.
Мои объяснения - работаем мы вместе не первый год, он отлично снимает видеокамерой - Юадаров словно пропустил мимо ушей и никак на них не отреагировал.
Харлов, посмотрев на часы, принялся прощаться и объяснять, что завтра у него в городе всё равно есть дела, а сегодня мы увидели в Васильсурске столько всего интересного...
Свободное место в "Жигулях", на которых я отправился дальше, было.
Мы перевалили через глубокие рытвины на дне оврага у села Хмелёвка и стали подниматься в гору. Дорога была никуда не годной. Но чувствовалось - очень старой, со следами какой-то планировки, кюветов, по аккуратной просеке через лес - старый Казанский тракт. Километров через пять (которые мы ехали четверть часа, не меньше), Юадаров попросил шофёра остановиться, и мы пошли по лесной дороге в сторону Волги. Колеи быстро исчезли, превратились в тропинку, которая бесконечно дробилась, её ответвления ныряли в глухие кусты или овраги. Юадаров волновался, часто останавливался и осматривался. Минут через десять он развернулся ко мне и махнул рукой:
- Нет, нам не надо сегодня сюда идти... Вернёмся. Видишь: не получается. Они не хотят, чтобы мы сегодня к ним пришли, и не надо их тревожить.
Собственно ещё, входя в лес, я понял, что идём мы к Чёртову городищу, к тому самому место, про которое Оглоблин писал: тут и стоял марийский город Цепель, окружённый густым лесом, рвами, валами.
- Я не всегда нахожу в него дорогу. Это очень непростой лес. Невозможно запомнить, куда надо сворачивать, начинаешь путаться, - он опять словно извинялся.
Машина снова покатила по ухабам, пока наконец не выбралась из пограничного бездорожья на асфальт. Это были уже земли Марий Эл - Берёзовка, Рябиновка, Малиновка, вот так!
В родной деревне Юадарова Цыгановке мы гуляли до сумерек. Климент Германович показал мне старые липы, в дупла которых ещё прадеды оставляли подарки, чтобы сбылись их желания. Показал натянутый на канатах шаткий деревянный мост не просто через овраг - через долину с речкой.
На сон оставались какие-то три-четыре часа: в Омыклиды приходят рано.
Ехать до Омыклид оказалось с полчаса. С асфальта свернули на полевую дорогу, в конце которой у кромки леса уже стояли к этому времени - четвёртому часу утра штук пять легковушек.
- Тут и оставлять? - спросил водитель.
- Тут. Да никто здесь ничего не сделает - место такое.
Мы долго шли тёмным ещё оврагом вниз, пока широко не заблестела впереди река. Тропика вильнула, и вышла на поляну в полугоре. На ней справа стоял грубо сколоченный деревянный навес, напоминавший по конструкции те, которые стоял у деревень на остановках. Под навесом лежали кучами булыжники. На полотенцах, на бумаге была еда - пироги, овощи, домашний хлеб. Горели свечи. Их огоньки отражали, поблёскивая жёлтые и белые монеты, которые были сложены горстками на ткани. Поляна была широкой. Посередине её горел костёр, в котором шевелил дровишки пожилой мариец. Слева от костра на брёвнах сидели мужчины - их было человек пятнадцать, в основном степенные старики, которые вели мирную спокойную беседу. Понимал я не всё в ней. Но было ясно: разговор шёл о войне, о том, как тогда жили, о знакомых из соседних сёл - у кого как дела, кто приболел, кого нет уже. Перед людьми тоже лежала еда и стояли простецкие эмалированные кружки, наполненные кипятком с заваркой из трав.
Юадаров вынул из сумки хлеб и положил под навес. Мы тихо поздоровались и сели рядом с мужчинами. Несколько человек пожали Юадарову и - потому что я ним пришёл - мне руку. Разговор, остановившись на минуту, пошёл дальше. Юадарова спрашивали, как он живёт, что пишет, видит ли там, в Йошкар-Оле президента. Говорили: президент Зотин, он ведь и сам из горных марийцев, и сюда даже на катере заезжал - любопытно ему стало, что за место святое.
Напротив на брёвнах сидели только женщины, и у них был свой разговор, наверное, похожий.
От поляны тропа вела вниз. Там на площадке стояла у обрыва старая берёза, и возле неё тоже лежали деньги. А совсем внизу у воды был источник - святой ключ.
- Эх, не поднимали бы больше воду в этом Чебоксарском море. Уж и так всё затопило - ещё и святого ключа не будет! Ведь беды от этого происходят. Утонул святой ключ, а его никто не навестит, никто ему слова не скажет там, под водой...
Я стал снимать панораму и людей видеокамерой: Юадаров мне позволил это, но сказал - главное, действуй смело и никого не спрашивай.
Ко мне подошла, насторожившись, женщина:
- Ты что тут делаешь? Это у тебя не фотоаппарат?..
- Нет... - коротко и уклончиво ответил я, стараясь придать голосу почтительность и уверенность.
- А-а... То так фотографий тут, наверно, лучше не делать - не случилось бы с тобой что от этого.
- Нет, он не делает фотографий, - подтвердил Юадаров.
Люди подходили в Омыклиды по нескольку. Первым делом - к навесу, оставляли там часть содержимого сумок, кланялись, шептали что-то и садились рядом или шли вначале к ключу. А кто-то уже уходил с поляны - поднимался по горе вверх.
- Ты пей, пей святую воду с травами нашими. Когда ещё настоящей святой воды попьёшь!
Кружка была горяча. Я ёжился от утреннего холода, которым потянуло с реки, а вокруг звенели комары.
Те, кто приходил часов в семь, вели уже себя немного иначе, чем ночные паломники. Они крестились на навес, на берёзу, шли, шепча молитву к ключу. Но тоже садились потом рядом. Мужчины - слева, женщины - справа.
Часов в восемь на поляну спустился поп. Он аккуратненько разгладил бородку, достал из саквояжа своё блестящее облачение. А молодой человек, пришедший с ним, держал в руках тумбу, которую затем принялся устанавливать, подкладывая под неё камни. Многие из тех, кто сидел на брёвнах, не привлекая к себе особого внимания, стали подниматься и уходить. Другие, наоборот, оживились и потянулись навстречу попу.
- Ночью сюда приходят те, кто верит в наших древних богов, - стал объяснять Юадаров. - А потом сюда идут уже христиане, и для них на ключе проводится молебен. А этот парень, который с попом пришёл, потом деньги все соберёт и еду тоже, которая понравится... Это уж они давно так. Борются против язычества своими методами и с материальной пользой для храма. А многие тут верят и в Христа, и в Кугу Юмо, считают, что это один бог. Может и так - кто скажет?..
Я ждал кульминации этого ночного паломничества. Появление православного священника никак на кульминацию не тянуло. Наоборот, оно многое завершило на поляне в это утро.
Но - как и кому молились эти люди? Молились ли они вообще? Что их сюда привело - страх, надежда на благополучный исход проблем или же просто желание придти на священное место, побыть на нём, повидать соседей из других деревень - собственно это для меня осталось неведомым. - Всё было так, как обычно? - спросил я Юадарова.
- Именно так, - ответил он. - И к Супротивному ключу так же ходят.
А потом, словно почувствовав мой незаданный вопрос, продолжил:
- Я думаю: люди уже забыли, как надо правильно молиться своему богу, как это раньше делалось. Картов, которые бы вели моления, у горных марийцев давно уже не осталось - возможно, с тех самых времён, когда началось их крещение. Людей от своей веры отучали уже много поколений подряд, в их веру вмешивались, объясняли им, что она неправильная, что не способна помочь. Но их всё равно тянет в святое место. И здесь они всё равно найдут случай сказать, что их беспокоит, и слова найдут. А так с виду они просто сидят и пьют чай из святой воды... А те, кто приходил в Кадницы, они как молились?..

Так, подчиняясь загадочному внутреннему голосу, идут на нерест рыбы. Так летят весной птицы, преодолевая тысячи километров над морями и континентами... И они не могут объяснить этого? И лукавые учёные люди только делают вид, что объяснение это есть, когда произносят слова про инстинкт: уловка здесь в том, что они не понимают явление, а всего лишь его называют.

И я вспомнинаю наклонённые от плодов ветки яблонь и слив Васильсурска. Деревья, уже покинутые людьми, стоят по горе и продолжают плодоносить словно ждут, что люди обязательно вернутся. Потому что не сумели взять с собой ни свои деревья, ни тот клочок земли, без которого вряд ли вряд ли получится жить.

© Морохин Н.В., 2003

© Киевский эколого-культурный центр, 2003